Круглая печать. Повести - Страница 48

- Я не могу разобрать, - виновато сказал Талиб.

- Попробуй через увеличительное стекло, - предложила Вера Петровна.

- «Мастер Саттар, ученик мастера Рахима. Дамаск», - прочел Талиб по-арабски.

Да, слово «Дамаск» стояло на этом клинке рядом с именем отца Талиба и с именем его деда. Не хотелось верить, что он нарочно сделал это для обмана покупателей. Он ведь и не собирался продавать этот клинок.

Так или иначе, но было совершенно ясно, что клинок был тот самый, который отец продал Усман-баю.

- История довольно простая, - начал свой рассказ Федор. - Усман-бай купил его, чтобы дать взятку полицмейстеру Мочалову. Здесь явно был какой-то темный сговор. Между прочим, приказ о мобилизации твоего отца подписан Мочаловым в последний момент.

- Это все из-за тетрадки, - перебил Пшеницына Талиб.

- Ты думаешь? - насторожился Федор.

- Я же вам начал рассказывать.

- Погоди, об этом потом. Мочалов продал клинок генералу сразу после февраля, потому что собирался бежать. Все это мы выяснили совершенно случайно. Кстати, замешан в этом и бывший полицейский. Уж не тот ли это полицейский, о котором ты мне что-то говорил? Я, между прочим, помню, что ты мне говорил, а что именно - забыл. Тот? Вот не собрался я еще…

- Конечно, тот, - опять перебил Пшеницына Талиб. - Я же начал рассказывать, когда вы стали звонить в гимназию. Я боюсь, что они убегут, потому что знают о моем приезде.

- Не убегут, - усмехнулся Федор. - Мы о них много знаем и, куда они могут убежать, догадываемся, Не боись, от нас не убегут.

Несколько дней Федор отмалчивался и повторял свое «не боись». Наконец он сказал:

- Завтра утром будет у тебя долгожданная встреча. Только ты не волнуйся. За ними много чего числится. Этот Усман-бай раньше, как говорят, был бандитом, а теперь опять с ними связался. Они ограбили мануфактурный склад на Куйлюкской дороге. Все следы вели к Усман-баю. На станции Келес вагон с сахаром обчистили. Потому мы о нем и знали все, ждали, чтобы дружков на чистую воду вывести. Так что твоя тетрадка для них - семечки.

…В дальнем углу уже знакомого Талибу кабинета на двух рядом поставленных стульях сидели Усман-бай и Рахманкул. Они старались не смотреть друг на друга. Талиб вошел, очевидно, уже в середине допроса и уселся на подоконник позади Федора.

- Вы и теперь будете отрицать, что купили клинок у кузнеца Саттара? - спросил Пшеницын.

- Нет, господин начальник, теперь я не буду отрицать, - невозмутимо ответил Усман-бай. - Я не знал, что ЧК все равно известно все. Я купил клинок у многоуважаемого кузнеца Саттара, чтобы помочь его семье, остающейся без кормильца. Скажу больше, хотел подарить клинок полицмейстеру, чтобы тот спас Саттара от мобилизации…

- Он врет, - перебил Усман-бая Рахманкул. - Он дал клинок Мочалову, чтобы Саттара срочно отправили из Ташкента.

- Вот видите, - не повернув головы в сторону бывшего полицейского, продолжал Пшеницын. - Ваш друг и сообщник утверждает обратное.

- О, бедный мой друг Рахманкул! - воскликнул, ничуть не смутившись, Усман-бай. - У него всегда была плохая память и куриные мозги. Он все путает. Кто дает взятку, чтобы человека мобилизовали? Дают взятку, чтобы не мобилизовали. Как я мог пожелать такого моему родственнику Саттару, с которым вместе вырос, вместе играл в ошички, вместе ходил в мечеть, вместе…

- Из-за этой проклятой тетрадки! - воскликнул Рахманкул. - Поверьте мне, все из-за этой проклятой тетрадки!

Федор на мгновение повернулся к Талибу, как бы говоря: «Вот видишь»; Талиб еле заметно кивнул. Он наблюдал эту сцену с интересом и презрением. Оба допрашиваемых ничем не удивили его. Он знал хитрую вкрадчивость Усман-бая и подлость Рахманкула.

- Зачем так говорить, что я сделал это из-за тетрадки старого наманганского чудака? Что в этой тетрадке? В ней только нелепые сказки, где нет даже макового зернышка правды. Я же сразу еще вчера отдал вам, господин начальник, эту тетрадку. Это очень нелепые сказки.

Рахманкул от этих слов даже подскочил на своем стуле.

- Нелепые сказки? - закричал он. - Ради этих сказок он заставил меня выкрасть тетрадь из полиции в Намангане, прятать от родни и передавать ему письма Саттара из России; он заставил меня разорить лавку Юсупа-неудачника, чтобы сплавить их с племянником в Бухару, он заставил меня ездить в Ходжент, Самарканд, Ахангеран и в Бухару! Он хотел, чтобы они никогда не вернулись из Бухары. Я верил, что в этой тетрадке указаны клады, которые смогут сделать меня таким богатым, таким счастливым…

И тут впервые Усман-бай обратился к Талибу. Лицо его как бы раздвинулось в стороны, и рот растянулся, обнажив крупные и крепкие зубы.

- Не верь ему, дорогой мой мальчик. Я сам отдал тетрадку, и еще я отдам тебе сто рублей, которые должен твоему благородному отцу, да вернется он скорее на нашу благословенную землю. К сожалению, я не могу отдать тебе грустных писем твоего отца. Я их сжег, чтобы не огорчать тебя его горестями. Я честный человек, скажи своему другу начальнику, как я помогал тебе и твоему дяде Юсупу, как я заботился о вас.

Талиб встал с подоконника и, повернувшись спиной к Усман-баю и Рахманкул у, стал смотреть в сад. Ночью и утром прошел дождь, вероятно последний дождь, потому что май кончался, а летом дождей почти никогда не бывает. Трава в саду отливала изумрудом, на лепестках акации еще сверкали капли влаги.

- Талибджан, возьми свою тетрадь и попроси начальника, чтобы отпустил меня, - продолжал говорить Усман-бай. - Ты должен помнить: мы не только с одной улицы - мы родственники. Если тебя обидел Рахманкул, то почему должен страдать я?