Круглая печать. Повести - Страница 3

- Смотри, какая будет сабля: настоящий булат, - говорил отец, когда, оторвавшись от очередных дел, брался за клинок. - Раньше это было просто железо, просто проволока разная, даже гвозди подковные сюда пошли, а если все это сварить и долго ковать, древесным углем хорошо посыпать, то получится дамасская сталь.

И действительно, из полосы железа, ничем вроде бы не отличавшегося от того обычного железа, из которого делают шумовки для плова или подковы, получалась тонкая кривая сабля, гладкая, упругая и острая. Сама сталь была темная, почти черная, а по черному полю вдоль всего клинка тянулись волнистые узоры. Узоры эти отливали червонным золотом, как шелк бекасам.

- Зульфикар получается, - гордился отец. - Как сабля у святого пророка Али.

- Откуда здесь золото? - спросил однажды Талиб.

Отец усмехнулся.

- Ты что же, не видел, сколько золота сюда пошло? - ответил он вопросом.

- Не видел, - признался Талиб. - Ты золото, наверное, без меня ковал?

- При тебе. Все при тебе делал. Вот оно, золото, - все так же усмехаясь, ответил отец и показал свои черные мозолистые ладони.

Так Талиб и не понял, правду сказал отец или пошутил.

Первое время о сабле никто не знал. Отец показывал ее только дедушке и дяде Юсупу. Тот заходил к ним, когда работал кондуктором трамвая, а с тех пор как его уволили из-за чахотки, приходил особенно часто. Дядя Юсуп иногда брал у отца готовые вещи и продавал их в своей лавчонке возле мечети Шейхантаур.

- Зачем тебе эта сабля? - спросил он как-то отца. - Продать хочешь?

- Нет, не собираюсь, - отвечал тогда отец. - Это я, чтобы себя уважать, выковал. Человек должен знать, что он может. Я посмотрю на клинок и вспоминаю, кто я такой на земле, почему я живу на улице Оружейников.

До того разговора о сабле Юсуп и не знал, почему их улица называется улицей Оружейников. Кругом никаких оружейников не было. Жили там и сапожники, и торговцы, и водоносы, и ткачи, и ученые муллы, а никаких оружейников не было. Оказалось, что это название очень старинное, пошло оно еще от великого Тимура, покорителя мира. В те давние времена здесь жили мастера по изготовлению луков, стрел, копий и кинжалов, а сам Талиб происходил из тех людей, кто эту улицу основал.

Конечно, трудно было удержаться и не похвастаться ребятам: я, мол, по родству самый старший на этой улице. Если бы не мои деды и прадеды, может, и не было вовсе этой улицы, называлась бы она улицей Ткачей, а то и хуже: улицей Водоносов. Вот есть же за два квартала от них улица Воров.

И как тут не похвастаться саблей, настоящей саблей, какой ни у кого из ребят нет.

Один раз всего привел Талиб соседских ребят, показал им клинок, когда никого дома не было, и с каждого взял клятву хранить тайну. Так и не узнал Талиб, кто не сдержал клятву, но на улице стало известно о сабле. Из-за этой сабли и вышла шумная ссора отца с Усман-баем.

Когда узбеков, подлежащих мобилизации, подготовили к отправке и день отъезда назначили, пришел к отцу Талиба Усман-бай с полицейским Рахманкулом. О чем они вначале говорили, Талиб не знал. Больше часа они сидели в комнате, потом вышли на айван - маленькую террасу перед домом, и у отца в руках был тот клинок.

- Глядите, - говорил отец гостям. - Глядите, а руками не трогайте. Есть у вас платок шелковый? Давайте сюда.

Отец наклонил саблю, повернув острием вверх, кинул на нее платок, и тот сполз на пол. Только теперь уже не было платка, две тряпочки лежали на земляном полу айвана.

- И еще смотрите, - сказал отец. Он подбросил половину платка в воздух и на лету снова разрубил его пополам.

Усман-бай и Рахманкул угрюмо смотрели на саблю.

- Это мы знаем, - сказал Усман-бай. - Это мы видим, но зачем тебе сабля? В армию тебя не берут, в полиции ты не служишь, зачем тебе сабля? А мне она нужна. Я ее одному человеку в подарок отнесу. Мы же родственники с тобой, неужели такой ты черствый, такой жадный? Мало тебе ста рублей, дам полтораста.

- Нет, - сказал отец. - В жизни таких денег в руках не держал, но сабля дороже стоит.

- Не спорьте с ним, уважаемый Усман-бай, - вмешался в разговор полицейский. - Он такой же упрямый, как его наманганский учитель Рахим. Этот уста-Тилля никому ничего не говорил, от всех все скрывал, только в тетрадку писал. А что тетрадка…

- Двести рублей, - перебил полицейского Усман-бай. - О семье подумай. Двести рублей! Согласен?

Но отец не слушал его. Он двинулся к полицейскому и, видимо, забыл, что в руках у него клинок. Рахманкул даже ногу отдернул, побоялся, что поранит его черная сталь.

- Тетрадка? Какая тетрадка? - наступал на Рахманкула отец. - Зеленая сафьяновая, с серебряной пряжкой?

Отец побелел от волнения, губы его дрожали. Полицейский был совсем прижат к стене. Его черные длинные усы как-то сразу опустились, медно-красное, сальное лицо побледнело, а маленькие, не по голове, прижатые ушки с приросшими мочками покраснели.

Талиб видел, как, стоя за спиной отца, Усман-бай вытаращил на полицейского глаза и показал кулак.

- Тетрадка… - с трудом выдавил из себя Рахманкул. - Просто тетрадка. Маленькая тетрадка.

- Где тетрадка? - не отставал отец. - Говори, где тетрадка…

- В полиции тетрадка, - раздался из-за спины отца спокойный голос Усман-бая. - Правда, Рахманкул, тетрадка в полиции?

Отец резко обернулся на голос, клинок в руке дрожал.

- Видишь ли, - спокойнее, чем прежде, очень спокойно продолжал Усман-бай. - Наш уважаемый Рахманкул ездил в прошлом году в Наманган, там в полиции он видел тетрадку, которую нашли у всеми уважаемого уста-Тилля. Что в той тетрадке написано, никто в полиции понять не мог. Вот и осталась она там.